Неточные совпадения
Селифан произнес: «Слушаю, Павел Иванович!» — и
остановился, однако ж, несколько времени
у дверей, не двигаясь с места.
В сей утомительной прогулке
Проходит час-другой, и вот
У Харитонья в переулке
Возок пред домом
у ворот
Остановился. К старой тетке,
Четвертый год больной в чахотке,
Они приехали теперь.
Им настежь отворяет
дверь,
В очках, в изорванном кафтане,
С чулком в руке, седой калмык.
Встречает их в гостиной крик
Княжны, простертой на диване.
Старушки с плачем обнялись,
И восклицанья полились.
Бабушка была уже в зале: сгорбившись и опершись на спинку стула, она стояла
у стенки и набожно молилась; подле нее стоял папа. Он обернулся к нам и улыбнулся, заметив, как мы, заторопившись, прятали за спины приготовленные подарки и, стараясь быть незамеченными,
остановились у самой
двери. Весь эффект неожиданности, на который мы рассчитывали, был потерян.
Соня
остановилась в сенях
у самого порога, но не переходила за порог и глядела как потерянная, не сознавая, казалось, ничего, забыв о своем перекупленном из четвертых рук шелковом, неприличном здесь, цветном платье с длиннейшим и смешным хвостом, и необъятном кринолине, загородившем всю
дверь, и о светлых ботинках, и об омбрельке, [Омбрелька — зонтик (фр. ombrelle).] ненужной ночью, но которую она взяла с собой, и о смешной соломенной круглой шляпке с ярким огненного цвета пером.
Он не помнил, сколько он просидел
у себя, с толпившимися в голове его неопределенными мыслями. Вдруг
дверь отворилась, и вошла Авдотья Романовна. Она сперва
остановилась и посмотрела на него с порога, как давеча он на Соню; потом уже прошла и села против него на стул, на вчерашнем своем месте. Он молча и как-то без мысли посмотрел на нее.
У дверей светлицы Швабрин опять
остановился и сказал прерывающимся голосом: «Государь, предупреждаю вас, что она в белой горячке и третий день как бредит без умолку».
Марья Ивановна предчувствовала решение нашей судьбы; сердце ее сильно билось и замирало. Чрез несколько минут карета
остановилась у дворца. Марья Ивановна с трепетом пошла по лестнице.
Двери перед нею отворились настежь. Она прошла длинный ряд пустых, великолепных комнат; камер-лакей указывал дорогу. Наконец, подошед к запертым
дверям, он объявил, что сейчас об ней доложит, и оставил ее одну.
Ехали в тумане осторожно и медленно,
остановились у одноэтажного дома в четыре окна с парадной
дверью; под новеньким железным навесом, в медальонах между окнами, вылеплены были гипсовые птицы странного вида, и весь фасад украшен аляповатой лепкой, гирляндами цветов. Прошли во двор; там к дому примыкал деревянный флигель в три окна с чердаком; в глубине двора, заваленного сугробами снега, возвышались снежные деревья сада.
Дверь флигеля открыла маленькая старушка в очках, в коричневом платье.
Остановились у крыльца двухэтажного дома, вбежали по чугунной лестнице во второй этаж. Дронов, открыв
дверь своим ключом, втолкнул Самгина в темное тепло, помог ему раздеться, сказал...
Это было недели за две до того, как он, гонимый скукой, пришел к Варваре и удивленно
остановился в
дверях столовой, —
у стола пред самоваром сидела с книгой в руках Сомова, толстенькая и серая, точно самка снегиря.
У двери он
остановился и, глядя на свечу, щелкая пальцами, сказал...
Ярким зимним днем Самгин медленно шагал по набережной Невы, укладывая в памяти наиболее громкие фразы лекции. Он еще издали заметил Нехаеву, девушка вышла из
дверей Академии художеств, перешла дорогу и
остановилась у сфинкса, глядя на реку, покрытую ослепительно блестевшим снегом; местами снег был разорван ветром и обнажались синеватые лысины льда. Нехаева поздоровалась с Климом, ласково улыбаясь, и заговорила своим слабым голосом...
— Я Варваре Кирилловне служу, и от нее распоряжений не имею для вас… — Она ходила за Самгиным,
останавливаясь в
дверях каждой комнаты и, очевидно, опасаясь, как бы он не взял и не спрятал в карман какую-либо вещь, и возбуждая
у хозяина желание стукнуть ее чем-нибудь по голове. Это продолжалось минут двадцать, все время натягивая нервы Самгина. Он курил, ходил, сидел и чувствовал, что поведение его укрепляет подозрения этой двуногой щуки.
В Париже он
остановился в том же отеле, где и Марина, заботливо привел себя в порядок, и вот он — с досадой на себя за волнение, которое испытывал, —
у двери в ее комнату, а за
дверью отчетливо звучит знакомый, сильный голос...
Огня в комнате не было, сумрак искажал фигуру Лютова, лишив ее ясных очертаний, а Лидия, в белом, сидела
у окна, и на кисее занавески видно было только ее курчавую, черную голову. Клим
остановился в
дверях за спиною Лютова и слушал...
Но только Обломов ожил, только появилась
у него добрая улыбка, только он начал смотреть на нее по-прежнему ласково, заглядывать к ней в
дверь и шутить — она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело, с маленьким оригинальным оттенком: бывало, она движется целый день, как хорошо устроенная машина, стройно, правильно, ходит плавно, говорит ни тихо, ни громко, намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь, сядет за шитье, игла
у ней ходит мерно, как часовая стрелка; потом она встанет, не суетясь; там
остановится на полдороге в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь, отнесет — все, как машина.
— Прощай, брат, — вдруг отрезала Лиза, быстро выходя из комнаты. Я, разумеется, догнал ее, но она
остановилась у самой выходной
двери.
Мы проходили мимо
дверей, с надписями: «Эконом», «Ризничий» — и
остановились у эконома. «C’est un bon enfant, — сказал епископ, — entrons chez lui pour nous reposer un moment». — «Il a une excellente biere, monseigneur» [«Он славный малый… зайдем к нему немного отдохнуть». — «
У него отличное пиво, монсеньор» — фр.], — прибавил молодой миссионер нежным голосом.
В конце этой террасы, при спуске с горы, близ выезда из местечка, мы вдруг
остановились у самого кокетливого домика и спешили скрыться от жары в отворенные настежь
двери, куда манили сумрак и прохлада.
Разговор их был прерван смотрителем, который поднялся и объявил, что время свидания кончилось, и надо расходиться. Нехлюдов встал, простился с Верой Ефремовной и отошел к
двери,
у которой
остановился, наблюдая то, что происходило перед ним.
— Дело мое к вам в следующем, — начал Симонсон, когда-тo они вместе с Нехлюдовым вышли в коридор. В коридоре было особенно слышно гуденье и взрывы голосов среди уголовных. Нехлюдов поморщился, но Симонсон, очевидно, не смущался этим. — Зная ваше отношение к Катерине Михайловне, — начал он, внимательно и прямо своими добрыми глазами глядя в лицо Нехлюдова, — считаю себя обязанным, — продолжал он, но должен был
остановиться, потому что
у самой
двери два голоса кричали враз, о чем-то споря...
В
двери кабинета пролезает кучер Илья и безмолвно
останавливается у порога; он нерешительно начинает что-то искать своей монументальной рукой на том месте, где его толстая голова срослась с широчайшими плечами.
Между тем Аркадий Павлыч расспрашивал старосту об урожае, посеве и других хозяйственных предметах. Староста отвечал удовлетворительно, но как-то вяло и неловко, словно замороженными пальцами кафтан застегивал. Он стоял
у дверей и то и дело сторожился и оглядывался, давая дорогу проворному камердинеру. Из-за его могущественных плеч удалось мне увидеть, как бурмистрова жена в сенях втихомолку колотила какую-то другую бабу. Вдруг застучала телега и
остановилась перед крыльцом: вошел бурмистр.
Дверь тихонько растворилась, и я увидал женщину лет двадцати, высокую и стройную, с цыганским смуглым лицом, изжелта-карими глазами и черною как смоль косою; большие белые зубы так и сверкали из-под полных и красных губ. На ней было белое платье; голубая шаль, заколотая
у самого горла золотой булавкой, прикрывала до половины ее тонкие, породистые руки. Она шагнула раза два с застенчивой неловкостью дикарки,
остановилась и потупилась.
Тележка
останавливается и даже откатывается назад. Перед нами в темноте столбы скрипучего «коловорота»
у въезда в деревню. Кто-то отодвигает его перед нами. Налево, на холмике, светит открытая
дверь кабака. В глубине видна стойка и тощая фигура шинкаря. Снаружи, на «призьбе», маячит группа мужиков…
Мать согласилась, и мы отправились. Крыжановский водил нас по городу, угощал конфетами и яблоками, и все шло превосходно, пока он не
остановился в раздумьи
у какой-то невзрачной хибарки. Постояв так в нерешимости, он сказал: «Ничего — я сейчас», и быстро нырнул в низкую
дверь. Оттуда он вышел слегка изменившимся, весело подмигнул нам и сказал...
Именно под этим впечатлением Галактион подъезжал к своему Городищу. Начинало уже темниться, а в его комнате светился огонь.
У крыльца стоял чей-то дорожный экипаж. Галактион быстро взбежал по лестнице на крылечко, прошел темные сени, отворил
дверь и
остановился на пороге, — в его комнате сидели Михей Зотыч и Харитина за самоваром.
Войдя в свой дом, Лизавета Прокофьевна
остановилась в первой же комнате; дальше она идти не могла и опустилась на кушетку, совсем обессиленная, позабыв даже пригласить князя садиться. Это была довольно большая зала, с круглым столом посредине, с камином, со множеством цветов на этажерках
у окон и с другою стеклянною
дверью в сад, в задней стене. Тотчас же вошли Аделаида и Александра, вопросительно и с недоумением смотря на князя и на мать.
У Кожина захолонуло на душе: он не ожидал, что все обойдется так просто. Пока баушка Лукерья ходила в заднюю избу за Феней, прошла целая вечность. Петр Васильич стоял неподвижно
у печи, а Кожин сидел на лавке, низко опустив голову. Когда скрипнула
дверь, он весь вздрогнул. Феня
остановилась в
дверях и не шла дальше.
Палач выскочил в переднюю, чтобы обругать смельчаков, нарушивших завтрак, но так и
остановился в
дверях с раскрытым ртом: перед ним стояли заводские разбойники Окулко, Челыш и Беспалый. Первая мысль, которая мелькнула в голове Палача, была та, что разбойники явились убить его, но он сейчас же услышал шептанье собравшегося
у крыльца народа.
— Тебе, сват, попереду
у магазин идти, — решил Коваль,
останавливаясь перед стеклянными
дверями солдатского магазина.
Приближаясь к этому выходу, Розанов стал примечать, что по сторонам коридора есть тоже
двери, и
у одной из них Арапов
остановился и стукнул три раза палкой.
Снаружи
у дверей дежурил, прислонясь к стене, лакей, а толстый, рослый, важный метрдотель,
у которого на всегда оттопыренном мизинце правой руки сверкал огромный брильянт, часто
останавливался у этих
дверей и внимательно прислушивался одним ухом к тому, что делалось в кабинете.
Анатомический театр представлял из себя длинное, одноэтажное темно-серое здание, с белыми обрамками вокруг окон и
дверей. Было в самой внешности его что-то низкое, придавленное, уходящее в землю, почти жуткое. Девушки одна за другой
останавливались у ворот и робко проходили через двор в часовню, приютившуюся на другом конце двора, в углу, окрашенную в такой же темно-серый цвет с белыми обводами.
Погода стояла мокрая или холодная,
останавливаться в поле было невозможно, а потому кормежки и ночевки в чувашских, мордовских и татарских деревнях очень нам наскучили;
у татар еще было лучше, потому что
у них избы были белые, то есть с трубами, а в курных избах чуваш и мордвы кормежки были нестерпимы: мы так рано выезжали с ночевок, что
останавливались кормить лошадей именно в то время, когда еще топились печи; надо было лежать на лавках, чтоб не задохнуться от дыму, несмотря на растворенную
дверь.
У дверей она
остановилась, еще раз взглянула на них, хотела было еще что-то сказать, но не могла и быстро вышла из комнаты. Я бросился вслед за нею, предчувствуя недоброе.
Между тем как я предавался этим размышлениям, лошади как-то сами собой
остановились. Выглянувши из тарантаса, я увидел, что мы стоим
у так называемого постоялого двора, на
дверях которого красуется надпись:"распивочно и навынос". Ямщик разнуздывает лошадей, которые трясут головами и громыхают бубенчиками.
Любопытные барышни прильнули к окну и имели удовольствие наблюдать, как из дормеза,
у которого фордэк был поднят и закрыт наглухо, показался высокий молодой человек в ботфортах и в соломенной шляпе. Он осторожно запер за собой
дверь экипажа и
остановился у подъезда, поджидая, пока из других экипажей выскакивали какие-то странные субъекты в охотничьих и шведских куртках, в макинтошах и просто в блузах.
Дом, где живу я.
У дверей О
остановилась, начала было что-то...
На этот раз нянька не противоречила, потому что побоялась вмешательства Василия Федоровича. Дня через два пришли три девочки, пугливо
остановились в
дверях классной комнаты, оглядели ее кругом и наконец уставились глазами в Ольгу. С мороза носы
у них были влажны, и одна из пришедших, точно исполняя предсказание няньки, тотчас же высморкалась на пол.
Все благоприятствовало ему. Кареты
у подъезда не было. Тихо прошел он залу и на минуту
остановился перед
дверями гостиной, чтобы перевести дух. Там Наденька играла на фортепиано. Дальше через комнату сама Любецкая сидела на диване и вязала шарф. Наденька, услыхавши шаги в зале, продолжала играть тише и вытянула головку вперед. Она с улыбкой ожидала появления гостя. Гость появился, и улыбка мгновенно исчезла; место ее заменил испуг. Она немного изменилась в лице и встала со стула. Не этого гостя ожидала она.
Так и бежал он потихоньку за Покорни, пока тот не
остановился у своей дачи и не открыл входную
дверь.
Я особенно припоминаю ее в то мгновение: сперва она побледнела, но вдруг глаза ее засверкали. Она выпрямилась в креслах с видом необычной решимости. Да и все были поражены. Совершенно неожиданный приезд Николая Всеволодовича, которого ждали
у нас разве что через месяц, был странен не одною своею неожиданностью, а именно роковым каким-то совпадением с настоящею минутой. Даже капитан
остановился как столб среди комнаты, разинув рот и с ужасно глупым видом смотря на
дверь.
Капитан
остановился, тупо глядя пред собой, но, однако, повернулся и сел на указанное место,
у самых
дверей.
Фаэтон между тем быстро подкатил к бульвару Чистые Пруды, и Егор Егорыч крикнул кучеру: «Поезжай по левой стороне!», а велев свернуть близ почтамта в переулок и
остановиться у небольшой церкви Феодора Стратилата, он предложил Сусанне выйти из экипажа, причем самым почтительнейшим образом высадил ее и попросил следовать за собой внутрь двора, где и находился храм Архангела Гавриила, который действительно своими колоннами, выступами, вазами, стоявшими
у подножия верхнего яруса, напоминал скорее башню, чем православную церковь, — на куполе его, впрочем, высился крест; наружные стены храма были покрыты лепными изображениями с таковыми же лепными надписями на славянском языке: с западной стороны, например, под щитом, изображающим благовещение, значилось: «Дом мой — дом молитвы»; над
дверями храма вокруг спасителева венца виднелось: «Аз есмь путь и истина и живот»; около
дверей, ведущих в храм, шли надписи: «Господи, возлюблю благолепие дому твоего и место селения славы твоея».
— Она, сударыня, круглая сирота… Грех ее обидеть. Барыня, перебирая спицы, кивнула головой. Между тем Джон, которому очень не понравилось все это, а также и обращение с ним Матвея, надел шляпу и пошел к
двери, не говоря ни слова. Матвей увидел, что этот неприятный молодой человек готов уйти без него, и тоже заторопился. Наскоро попрощавшись с Анной и поцеловав
у барыни руку, он кинулся к
двери, но еще раз
остановился.
В это время
у открытой боковой
двери вагона
остановились две фигуры, и послышались звуки русской речи.
Теперь они сразу стали точно слепые. Не пришли сюда пешком, как бывало на богомолье, и не приехали, а прилетели по воздуху. И двор мистера Борка не похож был На двор. Это был просто большой дом, довольно темный и неприятный. Борк открыл своим ключом
дверь, и они взошли наверх по лестнице. Здесь был небольшой коридорчик, на который выходило несколько
дверей. Войдя в одну из них, по указанию Борка, наши лозищане
остановились у порога, положили узлы на пол, сняли шапки и огляделись.
Тихохонько, на цыпочках прошли они по коридору — мимо не скольких запертых
дверей и
остановились у последней, —
у двери в детскую…
Двери отворились, и наш знакомец, Кирша, вошел в комнату. Поклонясь на все четыре стороны, он
остановился у порога.